Сколько он себя помнил – он всегда был ее частью. Он знал – пока существует она, существует и он сам. Это было как неизменная истина, как физическая основа их маленького мира, ЕЕ мира. Он никогда даже не думал, а как это – быть не_с_ней. Он не знал, что значит не зависеть от нее, не чувствовать ее, жить без нее.  Он любил ее. Любил так сильно, как эгоисты любят самих себя, и да, это самое точное сравнение, потому что он понимал, что является ее частью. Он знал, что все, что у него есть – это дала она. У него почти человеческие мысли, почти человеческая манера общения и почти человеческие проблемы. У него даже почти человеческое сердце. Но ему не дано человеческое тело, и из-за этого все его человеческие характеристики имеют вначале слово "почти".
Только Элис он хотел защищать, только ее он всегда ждал и встречал самым первым, когда она вновь появлялась здесь, в Стране Чудес — недовольная, уставшая от многих убийств и сражений. Только она была для него всем – его миром, его воздухом, его жизнью..
Люди называют это чувство любовью. В Стране Чудес любовь зовется безумием. В Стране Чудес в принципе любое чувство становится безумием, будь то любовь, ненависть, или равнодушие. Его безумие ему бы простили, не будь он котом.
И каждый раз, когда Элис возвращалась в реальный мир, он погружался в забытье,  которое окутывало его все большим безумием. Каждый раз, когда она уходила, он совсем переставал жить. Она была для него тем якорем, который позволял ему чувствовать себя настоящим, как будто он существует на самом деле.
Так было всегда, и до сегодняшнего дня. Он вдруг почувствовал. И то, что он стал чувствовать ему совершенно не нравилось. А когда он все понял, стало слишком поздно. Он попытался кричать, порсил Элис не покидать. Но не смог произнести ни звука. Он чувствовал лишь, как постепенно его сознание приобретает форму, как оно отделяется от сознания Элис, и как постепенно он перестает ее чувствовать. Горесть от предательства растекалась по его сознанию, и как паук опутывало своей паутиной
Когда все закончилась, он чувствовал себя совершенно разбитым и опустошенным. Хотелось кричать от боли, кусаться, царапаться и жаловаться на бездушную Элис. Но его клонило в сон. И чем сильнее он в него погружался, тем размытее становилось лицо Элис. В конце-концов, когда лицо превратилось в бежево-голубое пятно, он провалился в объятия Морфея, забываясь и находя в них успокоение. Его дыхание выровнялось, он свернулся калачиком, что бы было теплее, и, кажется, даже заурчал от удовольствия. Сквозь сон он слышал очень знакомую песню, но все никак не мог вспомнить – где он слышал ее раньше?
- Мерцай, мерцай маленькая звезда…

В эту ночь исполнялся ровно год, с момента его становления. Предчувствие подсказывало, что ночь не станет для него «очередной» и что-то произойдет. Предчувствие, как всегда, его не обмануло. Сначала он думал, что все не смертельно. Даже тогда, когда его нагло и жестко цапнули за ноги и утянули вглубь темного переулка. Он попытался высвободиться. Однако, сильные руки с заостренными ногтями с неимоверной силой вцепились в него, не намереваясь отпускать. Морриган Райс скривился и с двойным усилием забился в руках нападавшего. Его протащили еще глубже. Внутри все похолодело, когда он услышал обеспокоенный голос Анны, звучащий все ближе и ближе. Не сказать, что они были близки и имели отличные взаимоотношения, но непонятный страх за «эту мелкую», обращенную всего лишь месяц назад. Он нашел эту маленькую Малкавианку в заброшенной лечебнице, полуразвалившейся, грязной. Повсюду валялись погнутые металлические каркасы кроватей, грязные, запачканные кровью простыни.
- Анна, беги!.. – хрипло закричал он в отчаянии.
- Мор? Ты куда зашел? Что случилось? – голос девушки зазвучал обеспокоенно и рассерженно. – Хватит шутить, какого черта?..
Анна не успела договорить, как второй нападавший рванулся к ней. Он схватил девушку, едва она повернула в этот переулок, и утащил в другую сторону от Морригана. Райс видел, как маленькая Анна тонкими ручками и маленькими кулачками молотила его изо всех сил, матеря во весь голос. Но не могла справиться с ним. Через какое-то время звуки борьбы затихли.
Рядом с Морриганом раздался хриплый и довольный смех. В окнах не горел свет, а фонарь, нависающий над ним, не работал. Приглушенный свет часто мигал вдали проулка, вызывая сильные ассоциации с неудачным фильмом ужасов. В тусклом свете дальнего фонаря мелькнули огромные клыки, с которых капала кровь, а потом он чувствует сильный удар по голове и теряет сознание.
Пришел в себя он уже в каком-то помещении. Уставившись в потолок бледно-зеленого цвета, Морриган неосознанно посчитал три большие трещины. Сопровождаемый противным скрипом кровати, вампир сел.
- Аргх! – закашлялся он и оглянулся более осознанно. Вонючий номер в хостеле, спасибо, что не дормиторий. Две старые кровати с матрасами, кишащими клопами, кучи мусора на полу и по углам.
- Что за хрень здесь творится?! – приглушенно возмутился он, проглатывая крепкие ругательства.
Момент мозгового штурма был нарушен звуком открывающейся двери. В номер вошли трое вампиров, в который Морриган безошибочно определил Ласомбра.
- Есть разговор, - говорит ему один из вошедших, а двое других ухмыляются и переглядываются.
И тут до Морригана доходит, что он попал…
***
Прошло два дня. Дорога Морригана ведет его в Даунтаун. На входе в здание стоят охранники, которые тут же кидают на него настороженные взгляды. Но Райс не собирается входить в гнездо Лакруа. Тот сам выйдет, как и договаривались, ибо это в его же интересах.