Варрик Тетрас

Себастьян Ваэль

Мерриль

Карвер Хоук

Авелин Валлен

Мы сами вершим свою судьбу. Так сказал мне один человек, прежде чем мой меч распорол бедолагу надвое. Я едва уловил его слова, сплюнутые мне в лицо вместе с темной густой кровью. Стряхнул их, как каждый день стряхивал песок с латных пластин, и вернулся к своему отряду. Все тело ныло. Имперские крысы заманили нас в силки и оставили на поживу стервятникам, что давно уже кружили над остатками нашего лагеря.  Я не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Некоторые мои раны начали гноиться без должного лечения и воняли, как выгребные ямы.  С каждым днем нас оставалось все меньше. Те, кто еще мог держать оружие, уходили в бой и не возвращались. Других выкашивал голод и зараженная вода. Что за дивный способ начать военную карьеру.
Кунари не могут выбирать, понимаете? Назовите меня вольнодумцем, еретиком, отчего же, даже глупцом. Лишите меня права еще раз увидеть друзей и назначьте за мою голову награду,  на которую можно прокормить половину сирот Пар Воллена. Я был вашим лучшим воином, а стал грязью на ваших сапогах. Я прошел долгий путь, путь, который не измерить расстоянием и временем. Я продавал себя, как портовая шлюха, убивая врагов моих заказчиков голыми руками. Я брал их золото и пропивал его в тавернах по всему Тедасу. Я выжил, когда другие погибли, потому что принимал собственные решения, и оттого стал вам неугоден. Кунари не могут выбирать. Что ж, я больше не следую Кун. Мое имя – Атааш, и я знаю одно: Мы сами вершим свою судьбу.

Я дала имена сотням новорожденных в Сегероне, но мое собственное имя теперь навсегда стерто из памяти собратьев.  Для них я – отступница, женщина, отрекшаяся от всего того, чему годами обучала юные умы. Но в то время мне казалось, что иначе поступить нельзя. Мир, который мы представляли себе идеальным, свободным от пороков и хаоса, был лишь иллюзией, с первых дней разжигаемой в наших сердцах. Мы играли в богов и вершили судьбы, как неразумный ребенок раскидывает острые ракушки на мокром песке. Малыш уверен, что в беспорядке его действий скрыт какой-то тайный замысел, и что он, единственный из многих, сумел разгадать его.
Моим долгом было оберегать нашу веру, просвещая молодежь и безжалостно расправляясь с теми, кто оказывался за гранью искупления.  Нить рождения и смерти сверкала в моих руках, сплетаемая в причудливый узор жизни. Я ощущала власть, могущество, защищенность. Бремя, возложенное на мои плечи, словно бы возносило меня над окружающими. Пока жестокая реальность не опалила мои бумажные крылья безжалостным прикосновением своих жестоких лучей.
Мне предстояло разрушить судьбу того, кто однажды спас мне жизнь. Я не смогла, моя решимость дрогнула перед лицом чувств, и все, что мне оставалось – спасти его ценой собственной репутации. Мы покинули крепость под покровом ночи. Впереди нас ждала долгая дорога, и солнце уже всходило над горизонтом.
И вместе с ним разгоралась надежда.

Горелая плоть и раскаленный металл – таким я запомнил единственный дом, который когда-то знал. Огненная буря, озарившая беззвездное небо над морем Нокен, и безумный блеск в глазах магистра, обрушившего адское пламя на наш корабль. Я служил матросом на торговом судне, в ту злополучную ночь перевозившем провизию  для действующей армии Сегерона. Мы шли, строго придерживаясь курса, пока тевинтерский фрегат не возник из густой темноты, словно призрак. Проклятые маги знали о наших планах и о том, что без припасов войскам придется отступить с завоеванных территорий. Среди нас не было солдат. Я видел, как один за другим гибнут мои братья, пока не пришел черед капитана. До сих пор не знаю, что с ним стало. Один из магов, должно быть, заметил меня, и следующее, что я помню – шорох крыс и сырость корабельного трюма. Пытки. Плен.
У тех, кто следует Кун, есть только один выход. И я никогда не был бы более рад избавлению, но у магов на мой счет оказались другие планы. Удивительно, как всего пара заклинаний и пинта крови способны превратить тебя в послушного раба. Выжечь твою волю, вырезать, выцарапать тупым лезвием. И ты уже не замечаешь, как месяцы превращаются в годы, как стареет твое собственное тело, потому что внутри ты давно мертв.
И есть ли дело мертвецу до того, кому он служит? Если Тал-Васгот, убивший его прежнего хозяина, предлагает сменить оковы на меч, станет ли мертвец отказываться? Ответ: нет.
Покойнику все равно. Убеждения, они для живых.

Беги. Умри. Или живи на поводке, как охотничья сука, потому что того требует Кун. Моя сила вселяла ужас в их сердца. Им стоило убить меня, ведь так поступают с бешеными псами. Не сажают на цепь. Не бросают в самую гущу бойни. Но мы… я была им полезна. Магия, отравившая мою кровь, сделавшая меня иной, позволяла сравнять шансы в бою с противником, чье могущество подпитывали демоны. Долгие годы я не знала ничего, кроме рева боевых труб и хриплых стонов умирающих солдат. Ярость помогала забыть о том, что кто-то другой повелевает моей волей, желание терзать, рвать на куски, обращать в пепел вытесняло все прочие эмоции.
Пока однажды… Хах. Представьте, что вы почувствуете, когда спустя десять лет вдруг сами сможете пошевелить своей рукой? Когда мысли начнут заполнять вашу голову, как рой взбешенных пчел? Не обманывайте себя, считая, что внезапная свобода зажжет в вашем сердце надежду. Первое, что вы ощутите – страх, сковывающий сильнее любого «поводка». Потерянность. Злость.
Вашими первыми словами станет почти животный вопль ужаса.
Вашим первым желанием – смерть.
Мне пришлось учиться снова быть больше, чем боевым зверем. Принимать собственные решения. Тем, что многим дается с рождения, я вынуждена была овладевать, стиснув зубы до ноющей боли в челюсти. Хотите знать, почему? Все просто.
Когда спустя десять лет свобода наполнит вас, как кислород наполняет легкие, вашим вторым желанием будет – выжить.

Мне нравится Антива – никогда не знаешь, чей клинок сегодня пощекочет тебе ребра. Если бы я мог выбирать, где родиться, я бы предпочел соленый морской воздух ее портов сухому ветру Вольной марки. Здесь даже сточные канавы источают совершенно особый аромат свободы. Я сошел на брег Риалто еще мальчишкой, и, поссорившись с разодетой шлюхой из-за пары медяков, решил, что лучшего места не сыскать во всем Тедасе.
Мой отец, да упокоится он так глубоко, как только можно зарыть его старые кости, был плутом и пройдохой, продавшим последние портки за кружку кислого эля и улыбку голубоглазой красотки. Если он и знал когда-то, что значит следовать Кун, то дешевое пойло и вяленое мясо давно уже вытравили из него эти воспоминания. Мать выросла среди людей и любила говорить, что лучшее, чего папаша когда-либо добился, это сел на то дырявое корыто и навсегда распрощался с прежней жизнью.
Я встретил Атааша на рынке, торгуясь с крикливой бабкой за мешок репы, когда тот направлялся в порт, чтобы сесть на корабль до Киркволла. Он первым заметил меня в толпе: должно быть ему стало любопытно, что один из его соотечественников делает так далекого от Сегерона и Пар Воллена. Он угостил меня выпивкой, а на утро я был уже готов отправиться за ним на край света.
«Мир полон вещей, который ты даже вообразить себе не можешь», - сказал он мне, заглядываясь на круглые бедра молодой официантки.
И знаете, я, дурак такой, ему поверил.