Венецианка, простая девушка, не блещущая связями и богатством. Милое, доброе, наивное существо, которое в семействе зовут Русалочкой, за её почти ненормальную страсть к морю. Мечтательна, наивна, почти полностью унаследовала от отца-художника свой странный характер девочки-Ассоль. И вот эта девочка становится жертвой страсти старого ловеласа - мафиозного главаря, который становится своеобразным Дьяволом для Беатриче. Он одержим ею. Он сходит по ней с ума. Он готов бросить к её ногам всё, однако сеньорита Франко не может откликнуться на его чувство. Она верит в то, что он - всего лишь добрый друг дома и правда, что её фактически продала собственная мать этому человек, повергает Беатриче в глубокий шок. Так случается, что конкуренты этого человека - выкрадывают Франко и девица попадает в Марокко, где из рук работорговцев её спасает местный Робин Гуд, в которого она влюбляется и, наконец, находит свою защиту и счастье. Подробнее обо всей этой эпопее, можно, если есть желание, прочитать здесь:
http://crazymagic.forum24.ru/?1-1-0-00000911-000-0-0-1344827864

- Мне не хотелось бы, чрезмерно злоупотреблять Вашей добротой, сеньор, - Беатриче улыбнулась, стараясь изо всех сил, чтобы её фраза не прозвучала слишком резко, хотя вложено в неё ничего не было, кроме, разве что, неловкости от сознания того, что на её долю выпало слишком много подарков от сеньора Наполитано, - Да и потом … Вас всегда окружает столько веселья, света, огней, праздника. Всегда и везде. А пустой пляж не так интересен, как общество, в котором столько Ваших знакомых и …
Она запнулась, боясь, что и эти её слова могут быть истолкованы неверно. Всё же, даже невзирая на то, что в ресторане Паолы Франко всегда присутствовало много народа и Беатриче, казалось бы, никогда не чувствовала себя одинокой и покинутой, ей было тяжело общаться с другими людьми. Свободно эта маленькая рыжеволосая девочка чувствовала себя только наедине с близкими, которые понимали с полукивка свою хрупкую и ранимую русалочку, привыкшую больше к молчанию, нежели чем к оживлённой беседе, полной всевозможных ловушек и ям, наполненных не всегда понятными и приятными образами. Матушка не раз говорила старшей дочери о том, что уродилась она в отца, ибо Альберто отличала та же мечтательная отстранённость, поразительная наивность, позволяющая ему верить в то, что нет на свете злых и чёрствых людей, а есть лишь несчастные, которых ещё можно спасти. Человек не от мира сего – таким был сеньор Франко. Потому и кафе своё пустил почти под откос и денег не имел никогда. Потому, в сущности, и умер, заслонив собственной грудью друга, в коего метила рука неприятеля. Друг, впоследствии, даже не помог Паоле как следует похоронить своего спасителя. «Хвала Всевышнему, ты, хотя бы, умеешь отличить лиру от фантика!», - не раз говаривала сеньора Франко, обращаясь к дочери, когда та помогала ей в делах ресторана. Однако сицилийка, по большому счёту, здесь была права не до конца, ибо Беатриче хоть и отличалась прилежностью в ведении счетов, умеренностью в обращении с деньгами и опытом ведения хозяйства, продолжала оставаться всё тем же человеком «не от мира сего», не ждущего подвоха даже тогда, когда враг открыто, поднимал против неё свой меч. Так что вручи он ей фантик, сеньорита Франко лишь улыбнулась бы ему своей нежной улыбкой чистой душой и телом монахини, влюблённой в Жениха Небесного, и просто положила бы ту в карман передника.
Такие люди как она способны вызывать сильные чувства, сами того не подозревая. Любовь, нежность, расположение у одних, неприятие, непонятное отторжение у других, но равнодушными никого не оставляют. Уж слишком редки в наш век создания в сердцах коих не свило гнездо своё чудовище из геенны огненной, имя которому – злоба людская. Та, что наполняет сердце отравой чёрной и жестокостью по отношению к тем, кто вовсе её и не заслуживает, а получает лишь за то, что умеет делать нечто такое, что доступно не всем – любить. Для Беатриче не нужно было учиться любить – родителей, сестру, белый свет, крикливого соседа, того единственного. Она умела делать это без какой-либо подготовки. Природный дар, раздаваемый не так уж часто.
Со временем, конечно, многое изменится. Многое уйдёт. Но искра останется и погаснет лишь тогда, когда с небосвода упадёт звезда. То ангел-хранитель Беатриче Франко отправится за ней, дабы сопроводить душу женщины туда, где ей самое место.
Душа русалки. Возможно. Той самой, что обратилась в пену морскую в утро, когда солнце взошло, и пророчество ведьмы свершилось. С той поры летала душа Русалочки под небесами, ища приюта и, наконец, нашла его под сердцем изящной, как статуэтка, девочки из Венеции, что сейчас как-то по особому ласково и мечтательно улыбалась своему собеседнику, видя в нём только лишь доброго, убелённого сединами, друга. Однако улыбка сия, словно, испуганная птичка слетела с губ сеньориты Франко в тот момент, когда губы Алфонсо коснулись её руки – ладони, запястья, сопровождая прикосновения фразами, чей тон показался Беатриче недобрым. Неправильным. Так, не говорят друзья и уж тем более убелённые сединами мужчины, чьи «добрые дела известны всей Венеции». Ужас, чистейший как вода в источнике, шевельнулся в груди юной девушки. Ужас, заставившей её чуть ли не закричать.
- Ну что Вы … Я … Я … Простите, я имела в виду совсем другое. Я говорила о … Я же не море. Меня никак нельзя любить как море и даже сравнивать с ним. Прошу … Пожалуйста, поедемте домой.
Домой. Домой. Туда, где мама и сестра. Туда, где тепло и горят лампы под апельсиновыми абажурами, и пахнет сладким пирогом. Туда, где можно спрятаться от страшного блеска этих глаз, что, казалось, готов поглотить её, пленить и более никогда не дать возможности даже вздохнуть свободно.

Zamira Celia Wilkes - ведущая колонки в «Ежедневном пророке»; писательница; жена и мать Пожирателей смерти, по совместительству. Если сильная половина её семейства темна, то женская несказанно светла и покорна. Словно нежнейшие розы, взрастают жёны и дочери в стенах холодного поместья, под волчий вой и никто не способен усомниться в их чистоте.
Она - женщина, о которой никто и никогда не скажет дурного слова. Замира - та, кого матери великовозрастных дочерей привыкли ставить в пример - замужняя женщина, мать семейства, верная и внимательная жена, беспрекословно подчиняющаяся мужу и, одновременно, успешно построившая собственную карьеру волшебница. Прекрасный ответ всем тем, кто утверждает, что семья - препона для работы. Однако, невзирая на то, что все помнят народную мудрость, гласящую: «В тихом омуте, черти водятся», мало, кто способен примерить её на миссис Уилкс, уж слишком та сроднилась с образом матушки-наседки.
Она - несчастна из-за того, что так и не нашла подле своего мужа нежности. Она - несчастна, потому, что не сумела уберечь собственного сына от власти зла. Она - несчастна, ибо запуталась в своих фантазиях и так и не отыскав выхода из душащего, но чарующего капкана.

я люблю тебя дьявол-пламя-
голубыеглаза. все равно [c] цвета янтаря.

Иногда страх проходит. Иногда – уходит на второй план, затихает, смолкает, удаляется в дальний уголок, будто нашкодивший зверёк, в ожидании того светлого часа, когда негодование хозяина смолкнет, и можно будет снова высунуть свой острый носик. Как бы там не было – так или иначе, нередко мы, пусть и на краткий срок, но ощущаем полное отсутствие пресловутого страха, если до сего момента его присутствие не давало нам покоя. В такие минуты мы познаём самое чистое и кристальное блаженство из возможных.
Почти такое же блаженство переживала и миссис Уилкс, охваченная свящённым трепетом, поселяющимся под сердцем тех женщин, что зачли и с нетерпением ждут рождения ребёнка.
Сейчас она забыла обо всём. Даже недавняя стычка с Мелифаро, виделась ей далёким, полуистлевшим на перинах уходящей ночи, сном.
Тысяча мелочей окружала её. Тысяча и одна маленькая радость. Охваченная подобным оживлением, Замира даже не так, как прежде, обращала внимание на привычную тошноту и слабость. Наступала пора удивительного умиротворения, кое, когда-то, уже захватывало её естество, в пору, когда под сердцем дремали рыжеволосые близнецы.
Утро августовского дня, миссис Уилкс проводила в гостиной. С увлечением взирая на картинки в каталоге, она, при помощи дочери, выбирала новые туалеты, кои могли ей в скорости понадобиться, так как новая жизнь в ней росла и крепла. Желая выглядеть как можно более привлекательно, Замира перебирала дюжины мелочей, словно мозаику составляя свой новый облик. Чуть более яркие тона. Чуть более смелые фасоны. В этот раз не обошлось без вливания в моду волшебную маггловской, ибо время диктовало свои правила. Уигберту наверняка не понравится [сколько шуму было когда-то по поводу маггловского дамского белья – изящного произведения искусства из кружев и кусочков шёлка], однако, впервые за долгие годы, Мира, отчего-то, совершенно не волновалась на сей счёт. Расшитые драконами китайские пижамы, воздушные шифоновые блузки, укороченные узкие брючки из бархатистой, велюровой ткани, купальные костюмы с очаровательными шортиками в морском духе, сшитые специально для тех женщины, что, даже вынашивая дитя, хотят выглядеть стильно и красиво, она покупает для себя, а не для мистера Уилкса.
Сидя на диванчике в гостиной, окружённая мягкими подушками, листками бумаги, журналами с глянцевитыми страницами, письмами в разорванных конвертах, раскрытыми коробками с каким-то невнятным, но, вероятно, дорогим и приятным глазу содержимым, Замира чувствовала себя столь довольной и счастливой, что можно было подумать, будто она вернулась в прошлое. В те дни, когда все её печали ограничивались тем, что муж не так долго задерживал на её губах свои губы, как того хотелось бы, и пирожок в духовке подрумянился чуть больше предписываемого рецептом.

Беспечное создание. Всем довольное легкомыслие.

Сегодня всё было иначе. Гардения виделась не дочерью, а доброй подругой, пришедшей навестить будущую мать с должным набором поздравлений. Ведуньи, прогуливающиеся по страницам каталогов с видом торжественным и  важным, чудились проводницами в некий полузабытый, но пленительный мир красоты и гармонии. Что же до крохотных детских вещичек, присланных миссис Уилкс в качестве образца, то ничего кроме умиления эти носочки, чепчики и рубашечки не вызывали. Их хотелось съесть от восхищения. Точно так же, как и будущего ребёнка. Она ещё не знала – кем он будет. Мальчик, девочка, рыжий или, наоборот, брюнет. Она его просто любила. Заранее. Просто потому, что он – есть.
На этот раз всё будет по-другому. На этот раз она точно не упустит своего шанса. Не отдаст собственного ребёнка тем, кто может причинить ему зло. Опыт прошлого оказался слишком тяжким для того, чтобы бездумно закрывать глаза, доверяя жизнь ещё не родившегося человека потоку неизвестности. На этот раз её рука будет сжимать маленькую ручонку того или той, кто своим появлением на свет поможет избавиться ей от чувства собственной никчёмности. Эгоистично, возможно. Но, то был типично материнский эгоизм, желавший узреть собственное «я», в чертах рождённого дитя.
Конечно же, она была наивна. Конечно же, не до конца сознавала [обманывая себя елико возможно], что её влияние в доме ограничивается лишь внешней его стороной. В глубине души – знала, но сама себе лгала в этот августовский зарождающейся денёк.

Легкокрылая, яблочно-весенняя обманщица.

Она не ведала о существовании электрического тока, однако, наверно, сравнила бы с ним тот резкий внутренний толчок заставившей её вздрогнуть в ту минуту, когда на пороге появился Мелифаро. Руки сами собой опустились на колени, в глазах появилась тревога, смешанная, привычно, с беспокойством – что случилось с ним, что произошло, раз он подошёл к ней.

Вдруг ему – больно. Вдруг ему – страшно. Вдруг он чувствует, что нуждается в том, чтобы она успокоила его.

Забота матери никогда не покидала сердце Замиры. Это чувствовалось во всём, даже в невольном, неконтролируемом желании погладить сына по волосам. Даже в улыбке, появившейся на её губах, когда он подошёл ближе. Улыбке робкой, испуганной, но … какой? Радостной? Робкой? Заботливой? С большой долей вероятности можно было бы выбрать любое из озвученных слов. Она оставалась его матерью, невзирая на то, что несколькими днями ранее он чуть было, не убил её. В сущности, она осталась бы ею и в том случае, если бы Уилкс-младший завершил кровавое действо. Поставил бы финальную точку одним движением волшебной палочки. Любовь её сердца всё принимала и всё прощала, с поразительной слепотой не замечая очевидного.
Леди Уилкс отложила в сторону носочки, разгладила юбку на коленях, как делала это когда-то давно, будучи примерной ученицей и легко кивнула, всем своим видом демонстрируя радость. Радость того рода, что принято являть в кругу светских подруг. «Гостиную радость», под которой обычно скрывают усталость, скуку, нежелание принимать участие в банальной беседе, реже – презрение, но никогда не истинную приязнь к собравшемуся кружку. Сейчас радость скрывала за собой страх.
- Нет, отчего же. … Твой отец всегда знает о таком. Ты, я полагаю, унаследовал от него сей талант, - Замира легко пожала плечами, вздохнула и продолжила, мягко касаясь кончиками пальцев обручального кольца. Нервничала: - Рад ли мой сын грядущему?

И, быть может, он сделает такой подарок собственной матери, беря в пример отца, хотя бы на семь месяцев забудет о том, что мать в доме всего лишь комнатная собачка?

Прошло время, я повзрослела, пережила некоторые трудности, изменилась. Я не люблю рассказывать о себе, ведь мое мнение не объективно. Тяжело судить саму себя, особенно учитывая тот факт, что каждый человек эгоистичен. И я не исключение. Эгоистичность и самолюбие течет в моей крови. Оно передалось мне от моих родителей. Но все же пора перебороть это чувство и здраво посмотреть на ситуацию.
Помните, я говорила о том, что в детстве была послушным ребенком? Скажем так, сейчас я стала более свободной, но кто сказал, что это не мешает мне, относится с уважением к отцу. Именно к отцу. Я ненавижу свою мачеху, но об этом немного позже. Меня всегда учили уважать всех людей, не обращая внимания на цвет волос и форму глаз. Моя мать хотела, что бы я стала настоящей леди, девушкой, которая никогда не падет в грязь лицом. Изысканные манеры, которые я начала забывать в университете, осанка, походка, внешний вид. Я работала над этим годами.
Еще одна черта, которая сохранилась во мне с самого детства это любовь к ночным прогулкам на пляже и, конечно же, мечты. Если я не могу заснуть, то я всегда представляю свою жизнь, другую жизнь. Жизнь, где моя мать жива, жизнь которой у меня не будет.
Я люблю движение. Прогулки, какие-то походы, вечеринки. Я не могу долго сидеть на месте. Я не очень люблю большие компании, где я знаю только троих человек, а все остальные приглашены для количества. Уж лучше провести вечеринку в узком кругу и поиграть в твистор.
Я люблю общение. Мне нравится, когда вокруг меня крутятся люди и мне есть о чем с ними поговорить. У меня много знакомых и друзей, но самых близких можно пересчитать на пальцах. Быстро нахожу общий язык с людьми, но далеко не со всеми. Если человек будет негативно относится ко мне я не буду стучать в закрытую дверь.
Люблю детей. Они такие милые и с ними всегда весело, но себя ни матерью, ни женой не представляю.
Люблю сладости особенно шоколадное мороженное. Люблю острую пищу и фаст-фуд, а вот готовлю я не слишком хорошо, но пытаюсь научиться. Именно поэтому две недели моя бабушка дает мне мастер классы по готовке.
Люблю животных, но далеко не всех. Раздражают кошки, потому что они бросаются от одного человека к другому в поиске лучшей жизни. А вот собаки мне нравятся, они верны своим хозяевам.
До ужаса боюсь пауков, в детстве мой брат пугал их ими и за это я сломала ему руку; тафофобия — боязнь быть погребенным заживо, похорон;